ВАРЛАМ ТИХОНОВИЧ ШАЛАМОВ (1907-1982)

Инстинкт самосохранения культуры

Есть обстоятельство, которое делает Шаламова исключительным явлением в писательском мире. Может быть, мой кругозор недостаточно широк, но аналогий не нахожу.
Все прижизненное литературное бытование Шаламова-прозаика шло за пределами страны проживания, по большей части в иноязычной среде и - по большей части - без всякого участия автора, лишенного за "железным занавесом" возможности влиять на свою литературную судьбу. При жизни Шаламова за рубежом вышло тринадцать сборников его прозы на семи языках, из которых только один, и то на французском, которого он не знал, увидел свет непосредственно по его инициативе. Более 110 рассказов и публицистических текстов на восьми языках были напечатаны в разного рода периодике и антологиях, но к нему эти издания, за исключением двух известных мне случаев, не попадали. О его книгах писали ведущие журналы и газеты мира - "Шпигель", "Ньюсуик", нью-йоркское "Книжное обозрение", "Монд", "Фигаро", "Стампа", "Гардиан", "Лос-Анжелес таймс" и т.д., - при том, что сам он имел к этому почти такое же отношение, как в бытность на Колыме. С его книгами полемизировали или солидаризовались такие крупные - и, что важно, имеющие сопоставимый лагерный опыт - фигуры как Примо Леви, Густав Герлинг-Грудзинский, Александр Солженицын, Хорхе Семпрун, но никакого публичного участия в этой полемике он не принимал, да и не мог принимать. На ум приходит только Гомбрович, двадцать пять лет проживший в Аргентине, в испаноязычной среде, писавший на польском и печатавшийся в парижском журнале, но этим сходство и ограничивается - при всей географической отдаленности Гомбрович поддерживал тесные связи с издателем и всегда был в курсе происходящего.
"Колымские рассказы" вышли из-под пера современника, их не облагораживала почтенная патина старины, они не были плодом деятельности какого-то вымершего, но обильно плодоносившего литературного направления, исследование и реконструкция которого входят в круг занятий академической науки, представляющей умершего автора на суде времени, выступающей в его защиту в качестве авторитетного эксперта и своего рода литературного агента. За "Колымскими рассказами" не стояла ни одна институция, кровно заинтересованная в продвижении автора, многие его книги выходили с искаженной фамилией.
К чему я это все говорю? К тому, что случай Шаламова - это химически чистый образец бытования литературного текста как такового, некая "Мария Селеста", дрейфующая без экипажа и порта назначения в жестоких водах мирового литературного процесса, в которых она обречена сгинуть. Какого рода культурные механизмы действуют в таких, вернее, в таком случае? Нет ли у культуры какой-то встроенной программы, которая в отсутствие автора, но в присутствии великого бесхозного текста начинает работать как бы сама по себе, не позволяя своему детищу кануть в забвение, храня его для будущего читателя, которому все равно, каким путем доходят до него книги? Нет ли здесь ответа на радикальное сомнение Шаламова, выраженное в письме Шрейдеру: "Вам надо знать хорошо - прочувствовать всячески, а не только продумать, что стихи - это дар Дьявола, а не Бога ... Антихрист-то и обещал воздаяние на небе, творческое удовлетворение на Земле ... В стихах нет правды, нет жизненной необходимости!"?
Хотя, конечно, во многом Шаламов прав - до личных трагедий художника музам дела нет.


__________


Варлам Шаламов. «У Флора и Лавра. Избранная проза», сборник, 2013, составитель Дмитрий Нич, PDF

Дмитрий Нич, «Московский рассказ. Жизнеописание Варлама Шаламова, 1960-80-е годы», 2011, PDF

Дмитрий Нич, «Конспект послелагерной биографии Варлама Шаламова», 2017, PDF

«Варлам Шаламов в свидетельствах современников», сборник, издание пятое, дополненное, 2014, PDF

«Варлам Шаламов в свидетельствах современников. Материалы к биографии. Дополнительный том», сборник, издание второе, дополненное, 2016, PDF

Валерий Петроченков, «Уроки Варлама Шаламова»

«Варлам Шаламов. Серая зона». Дмитрий Нич - Сергей Бондаренко, беседа на сайте «Уроки истории. XX век»

Джон Глэд, "Поэт Колымы", статья в газете The Washington Post от августа 1982 года

Европеец

__________


НАВИГАТОР ПО БЛОГУ

Наталья Корюкова. "Концепт «память» в малой прозе В. Шаламова" (окончание)

(начало здесь)

Согласно Большому толковому словарю, одно из лексических значений слова «хранить» - не забывать, всегда помнить [6]. Уже в данном толковании есть связь с другими глаголами данной группы. Так, в рассказе цикла «Воскрешение лиственницы» - «Графит» - память «хранит» не человек, а именно то самое колымское дерево-символ жизни и смерти: «Разрушаются известковые горы под дождями, ударами ветра, речных волн, а молодая лиственница - ей всего двести лет, ей еще надо жить - хранит на своем затесе цифру-метку о связи библейской тайны с современностью» [30, с. 469].
В рассказе другого цикла - «Заговор юристов» память опять же «хранит» не человек. Здесь предметом памяти выступает здание тюрьмы: «Тюрьма сохранила имя человека, который строил ее» [29, с. 164].
Интересно, что глагол несовершенного вида - «хранит» - употребляется в предложении с положительной семантикой, хранить - процесс без завершенности, тогда как глагол совершенного вида - «сохранить» используется в предложении с отрицательной семантикой, так как речь идет о тюрьмах и о тех людях, которые их строят, а отношение Шаламова к различным лагерным начальникам и вышестоящим лицам известно из его произведений: «Насилие над чужой волей считал и сейчас считаю тягчайшим людским преступлением. Поэтому и не был я никогда бригадиром, ибо лагерный бригадир - это убийца, тот человек, та физическая личность, с помощью которой государство убивает своих врагов» [31]. Таким образом, у Шаламова не только человек, но и неодушевленный предмет может выступать как субъект, имеющий память, хранящий воспоминания.
Группа глагола «помнить» представлена в 23 примерах. Чаще всего встречается употребление форма 1-го лица единственного числа - «помню», выражающая мысли и чувства автора: «Разговор этот помню, каждое слово» [29, с. 465], «Но я помню все куски хлеба, которые я съел из чужих, не казенных рук, все махорочные папиросы» [30, с. 509].
Использование формы 2-го лица множественного числа подразумевает обращение к читателю: «Помните конец “Тараса Бульбы”?» [29, с. 141]. Возможно, в этом кроется уже упомянутая нами ранее авторская мысль о том, что каждый человек должен помнить события, произошедшие в один из самых жестоких периодов истории СССР.  Завершает данную группу пара глаголов напомнить / напоминать.
( Collapse )

Наталья Корюкова. "Концепт «память» в малой прозе В. Шаламова" (начало)

Статья выложена на сайте Электронный архив Южно-Уральского государственного университета.

__________


Данная научно-исследовательская работа относится к области когнитивной лингвистики - «направления, находящееся на стыке языкознания и психологии и занимающееся изучением связи между языком и сознанием человека» [1]. Ученые, работающие в сфере когнитивной лингвистики, исследуют взаимоотношение сознания и языка, например, как человек с помощью языка и речи «создает» языковые концепты.
Языковой концепт содержит в себе информацию о каком-либо предмете либо явлении. Анализ концепта помогает понять историю и культуру народа, нации, человека. Анализируя концепт в художественном произведении, мы можем наиболее полно понять авторскую мысль и идею, которые он попытался донести до читателя.
Наша научная работа посвящена исследованию вербализации концепта «память» в малой прозе В. Шаламова.
Тема памяти - важнейшая в творчестве В. Т. Шаламова. «Долг художника Шаламов видел в том, чтобы донести до читателя все, что сохранила память - “допеть, доплакать до конца / Во что бы то ни стало”, воскресить в сознании пережитой страшный опыт и воплотить его в своих стихах, очерках и рассказах» [11]. <...>

«Колымские рассказы» - первый сборник рассказов В. Шаламова. Он был написан в периоде с 1954 по 1973 годы, после того, как автор вернулся из исправительно-трудового лагеря, находившегося на Колыме. Долгое время советские издательства отказывались печатать «Колымские рассказы», при этом рассказы попадали в руки читателям при помощи самиздата. Рассказы из сборника поставили Шаламова как разоблачителя сталинской тирании в неофициальном общественном мнении рядом с Александром Солженицыным.
«Редкие публичные выступления Шаламова с чтением “Колымских рассказов” становились общественным событием (так, в мае 1965 писатель прочел рассказ “Шерри-бренди” на вечере памяти поэта Осипа Мандельштама, состоявшемся в здании МГУ на Ленинских горах)» [8]. Четыре рассказа из сборника были опубликованы в нью-йоркском «Новом журнале» - литературно-публицистическом журнале русского зарубежья. Затем рассказы публиковались в Германии, Франции. В 1970 году рассказы были опубликованы в журнале «Грани» принадлежавшем издательству «Посев», пресса которого характеризовалась как антисоветская.
( Collapse )

Вольфганг Казак. Шаламов в "Энциклопедическом словаре русской литературы", 1988

Статья "Варлам Шаламов" в переведенной на русский язык книге немецкого слависта Вольфганга Казака "Lexikon der russischen Literatur ab 1917" (1986) - Вольфганг Казак, "Энциклопедический словарь русской литературы с 1917 года", Overseas Publications Interchange, Лондон, 1988. (В том же издательстве десятью годами раньше вышел первый сборник "Колымских рассказов" на русском, составленный Михаилом Геллером). Электронная версия - в библиотеке Вторая литература.



( Collapse )

Дарья Грицаенко. Иван Бунин в прочтении Варлама Шаламова

Статья опубликована в сборнике "Творчество И.А. Бунина в историко-литературном контексте (биография, источниковедение, текстология)", - М.: Литфакт, 2019. Электронная версия - на RuTracker.org.
Отношение Шаламова к Бунину - это тот с трудом поддающийся пониманию случай эстетической, да и политической глухоты, которая свойственна страстным и бескомпромиссным натурам вообще и среди художников в частности и в особенности. Кроме того, Шаламов наверняка не читал бунинской авангардной "новой прозы" - "Окаянных дней", написанных в полном соответствии с шаламовскими манифестами и задолго до "Колымских рассказов". А приписываемые Бунину сталинизм и антисемитизм говорят о величайшей неосведомленности и досужих домыслах, какие рождаются у человека, бредящего в информационном вакууме по ту сторону "железного занавеса" ("Освенцим, этот легчайший из немецких лагерей").
Кстати, "Жизнь Арсеньева" жестоко разделывается с утверждением Шаламова о "смерти романа". И еще кстати, Шаламов прекрасно знал, что никакие высказывания о "Бунине - русском классике" в военном трибунале ему не инкриминировались. Странно, что эта слащавая басня до сих пор не теряет очарования.

_________


Иван Бунин в прочтении Варлама Шаламова

В статье рассмотрено парадоксальное отношение Варлама Шаламова к Ивану Бунину как прозаику, поэту и переводчику.

Как известно, в 1943 г. Варлам Шаламов пострадал за Ивана Бунина: ему дали третий, десятилетний срок в лагере за то, что он назвал писателя-эмигранта русским классиком. Это беспрецедентный случай в истории мировой литературы. Хотя, как указывает исследователь Валерий Есипов, после этого Шаламов был осужден по менее строгой статье (ранее его судили за «троцкизм»), а значит, благодаря новому приговору получил шанс на выживание в лагере.
Исходя из того, что Бунин сыграл исключительную роль в биографии Шаламова, можно предположить исключительное отношение Шаламова к Бунину, но это не так. В начале 1970-х гг. Шаламов пишет в дневнике: «Что касается Бунина, то я, хоть меня и обвинил военный трибунал в 1943 г. за то, что я сказал, что Бунин — русский классик, не думаю, что русская литература кончилась на Бунине»1. Взгляд Шаламова на Бунина — это не взгляд ученика, не взгляд поклонника и даже не взгляд единомышленника. Хотя Шаламов и Бунин совпадали во мнениях о русском народе — на эту тему есть известная статья Валерия Есипова «Пусть мне не поют о народе»2.
( Collapse )

Вольфганг Казак. Шаламов в энциклопедии "Lexikon der russischen Literatur ab 1917", 1986

Статья "Варлам Шаламов" в энциклопедическом "Лексиконе русской литературы после 1917 года" немецкого слависта Вольфганга Казака, Западная Германия, 1986 - Wolfgang Kasack, "Lexikon der russischen Literatur ab 1917. Ergänzungsband", Kröner, Stuttgart, 1986. Электронная версия - на сайте Bayerische StaatsBibliothek.
В электронной версии в библиографию к статье внесены позднейшие дополнения времен советской "перестройки". Подлинная библиография сохранена в переводе книги на русский язык: Вольфганг Казак, "Энциклопедический словарь русской литературы с 1917 года", Лондон, OPI, 1988.




( Collapse )

Шаламов в путеводителе по Солженицыну, 1991

В книге советского писателя и литературоведа Петра Паламарчука "Александр Солженицын: Путеводитель", М.: «Столица», 1991, как противопоставление "Архипелагу ГУЛАГ" упоминаются и "Колымские рассказы".

"Есть в книге ["Архипелаг ГУЛАГ"] диалог и с современной автору лагерной литературой: не только отповедь «придурочным» сочинениям наподобие поминавшегося выше Б. Дьякова, но и откровенный спор с Варламом Шаламовым, чьи «Колымские рассказы» действительно выдерживают сравнение с «Архипелагом» (ч. 4, гл. 2). Шаламову автор даже предлагал в свое время приняться за этот труд совместно — но тот отказался.
Шаламовская лагерная эпопея есть своего рода «трагедия без катарсиса», жуткое повествование о неисследимой и безвыходной бездне человеческого падения. Достаточно вспомнить хотя бы сюжет его короткого рассказа про то, как на отдаленном лагпункте охранники застрелили беглого зэка, а чтобы не тащить далеко в удостоверение труп, отрубили кисти рук и завалились пить. Ночью же ко гревшимся в соседней комнате заключенным стал стучаться воскресший от холода безрукий недобиток. Его впустили, перевязали культи, а очухавшаяся солдатня, опасаясь последствий, опять забрала и долго добивала на стороне.
«Архипелаг», по объему близкий к шаламовским колымским томам, представляет собой в отличие от них не только образ падения, но и образ восстания — в прямом и высокосимволическом смысле (сравнительному рассмотрению двух этих произведений было посвящено несколько статей в русском зарубежье)".

"Колымские рассказы" в Венгрии на рубеже 1980-90-х годов

Впервые на венгерском языке проза Шаламова была напечатана в подпольном журнале "Máshonnan Beszélő" в 1985 году. Вместе с крушением советского коммунистического режима, через тридцать с лишним лет после подавления Венгерской революции, полетел в тартараты и венгерский "гуляшный социализм". На рубеже 1980-90-х годов в венгерских журналах появилось много переводов "Колымских рассказов" и критических статей. Ниже небольшая библиография, какую я смог составить без знания языка.
Первая книга "Колымских рассказов" на венгерском в переводе и под редакцией Агнеш Геребен вышла в 1989 году. Переводы для сборника (и для журнальных публикаций) делались не с советских изданий, а с тамиздатских русских сборников "Колымские рассказы" (Лондон - Париж, 1978-1985) и "Воскрешение лиственницы" (Париж, 1985). Ниже его содержание.



( Collapse )

"Колымские рассказы" на Немецкой волне, 1970-80-е годы

Не искал, да и не нашел бы, программ русской редакции Немецкой волны за советский период, однако наткнулся на свидетельство человека, лично формировавшего на этой радиостанции литературные передачи для вещания на СССР, Нелли Косско. Косско родилась в 1937 году в одной из бывших немецких колоний в Причерноморье, откуда их семья сначала была вывезена в нацистский рейх, а после войны и "репатриации" сослана на вечное поселение сначала в Костромскую область, а позже - на Колыму. В пятидесятых, когда советские немцы, повально зачисленные в коллаборанты, были, так сказать, помилованы, окончила Свердловский институт иностранных языков и преподавала немецкий язык и литературу. В 1975 эмигрировала в Западную Германию и работала на радиостанции Немецкая волна в Кельне.
Ниже отрывок из ее воспоминаний "За пределами добра и зла", напечатанных в германской русскоязычной газете «Новые Земляки», №12, декабрь 2017. Электронная версия - на сайте газеты.
"Колымские рассказы" на вражеских голосах - огромная и почти неисследованная тема, а ведь регулярное и повторяющееся чтение рассказов для радиослушателей сопоставимо с их публикациями в периодике, сегодня это называется аудиокнигами.
Шаламов знал о чтениях "Колымских рассказов" на Немецкой волне и написал о них в дневнике как о "кровопускающих ударах", но запись сделана в конце 1971 года, когда его и без того незавидное положение в советском писательском мире лишалось последних опор, а либеральная среда с ее неисполненными обещаниями ушла в прошлое. Ну и, разумеется, никаких гонораров от вражеских голосов он не получал.


"В середине 1980-х ушла на пенсию заведующая литчастью редакции, и бесхозным остался очень важный участок нашей работы − передача «Книжные новинки», которая знакомила слушателей с произведениями русской зарубежной и советской неподцензурной литературы и их авторами. «Осиротевший» отдел временно (а потом оказалось на годы!) передали мне, и я, − привычное дело! − полностью, насколько мне позволяли мои другие обязанности («Ну а ночи-то на что?» − шутил мой начальник, господин К.) погрузилась в тему, сделав на первых порах ставку на так называемую лагерную прозу авторов − узников советских лагерей, попавших в сталинскую мясорубку. Это были произведения А. Солженицына, В. Шаламова, Г. Владимова*, Л. Бородина, Е. Гинзбург и многих других. Оказавшись в лагерях и пережив ужасающие страдания и унижения, эти писатели поведали миру о боли своих измученных душ".

* Георгий Владимов в лагере не был, имеется в виду, очевидно, его "лагерная" повесть "Верный Руслан"

Леслава Кореновская. Образ леса в прозе Шаламова

Фрагмент, посвященный образу леса в прозе Шаламова, из книги Леславы Кореновской "Образы леса в русской и украинской литературах второй половины XIX и XX веков. Опыт сопоставительного описания", - Uniwersytet Pedagogiczny im. Komisji Edukacji Narodowej w Krakowie, Краков, 2013. Электронная версия - на сайте Краковского педагогического университета.


В своих воспоминаниях о Шаламове И. Сиротинская пишет о том, что писатель ״не любил природы. Было какое-то глупое, рассудочное общение с ней”251. Попытаемся убедиться в верности или неверности этого суждения. В рассказе Татарский мулла и чистый воздух252 можно найти объяснение, почему свежий воздух на природе был ненавистен каторжникам. Арестанты, получившие срок, рвались из душных и жарких тюрем в лагерь, на ״чистый воздух”, как они говорили. Но хватало срока от двадцати до тридцати дней при многочасовом рабочем дне на ужасном морозе, чтобы их ошибочные иллюзии исчезли и заключенные вновь стали мечтать о городской следственной тюрьме, которая казалась им в сравнении с лагерной жизнью в тайге лучшим местом на земле. В своих воспоминаниях о последних годах жизни Шаламова Иван Исаев пишет, что однажды, когда писатель рассказывал о колымских приисках (добыча металла № 1 - золота - на пятидесятиградусном морозе при двенадцати-четырнадцатичасовом рабочем дне), одна дама из ״окололитературных кругов” заметила: ״Но ведь вы дышали свежим воздухом”. Шаламов резко ей ответил: ״Я этим вашим свежим воздухом сыт вот так... по горло”253. С другой стороны, не следует забывать, что Шаламов - интеллигент, не выросший среди красот природы и имевший отрицательное отношение ко всему, что было связано с крестьянской жизнью. Кроме того, пятнадцать лет каторги, проведённые в Магадане, вблизи тайги, не очень убедительно свидетельствуют о любви (или нелюбви) Шаламова к природе. Но всё же попытаемся разрешить эту проблему, исходя из утверждения Шаламова о том, что любить природу - это ״ощущать себя её частью, растворяться, чувствуя свою связь с небом и землей”254.
В Колымских рассказах можно выделить несколько повествований, в которых встречается упоминание о таёжной природе. Поэтичностью наполнен рассказ Воскрешение лиственницы (1966), в котором Шаламов восхищается колымским деревом как символом бессмертия и рождения новой жизни. Рассказ построен как авторские размышления об особенностях человеческого характера, переплетающиеся с лирическими вставками-описаниями лиственницы и её свойств, которые, в свою очередь, даны в сравнении с каторжной жизнью ссыльных на Колыме. Лаконичность и антитеза характерны для прозы Шаламова: лиственница - дерево Колымы, дерево концлагерей (273)255.
( Collapse )