ВАРЛАМ ТИХОНОВИЧ ШАЛАМОВ (1907-1982)

Инстинкт самосохранения культуры

Есть обстоятельство, которое делает Шаламова исключительным явлением в писательском мире. Может быть, мой кругозор недостаточно широк, но аналогий не нахожу.
Все прижизненное литературное бытование Шаламова-прозаика шло за пределами страны проживания, по большей части в иноязычной среде и - по большей части - без всякого участия автора, лишенного за "железным занавесом" возможности влиять на свою литературную судьбу. При жизни Шаламова за рубежом вышло тринадцать сборников его прозы на семи языках, из которых только один, и то на французском, которого он не знал, увидел свет непосредственно по его инициативе. Более 110 рассказов и публицистических текстов на восьми языках были напечатаны в разного рода периодике и антологиях, но к нему эти издания, за исключением двух известных мне случаев, не попадали. О его книгах писали ведущие журналы и газеты мира - "Шпигель", "Ньюсуик", нью-йоркское "Книжное обозрение", "Монд", "Фигаро", "Стампа", "Гардиан", "Лос-Анжелес таймс" и т.д., - при том, что сам он имел к этому почти такое же отношение, как в бытность на Колыме. С его книгами полемизировали или солидаризовались такие крупные - и, что важно, имеющие сопоставимый лагерный опыт - фигуры как Примо Леви, Густав Герлинг-Грудзинский, Александр Солженицын, Хорхе Семпрун, но никакого публичного участия в этой полемике он не принимал, да и не мог принимать. На ум приходит только Гомбрович, двадцать пять лет проживший в Аргентине, в испаноязычной среде, писавший на польском и печатавшийся в парижском журнале, но этим сходство и ограничивается - при всей географической отдаленности Гомбрович поддерживал тесные связи с издателем и всегда был в курсе происходящего.
"Колымские рассказы" вышли из-под пера современника, их не облагораживала почтенная патина старины, они не были плодом деятельности какого-то вымершего, но обильно плодоносившего литературного направления, исследование и реконструкция которого входят в круг занятий академической науки, представляющей умершего автора на суде времени, выступающей в его защиту в качестве авторитетного эксперта и своего рода литературного агента. За "Колымскими рассказами" не стояла ни одна институция, кровно заинтересованная в продвижении автора, многие его книги выходили с искаженной фамилией.
К чему я это все говорю? К тому, что случай Шаламова - это химически чистый образец бытования литературного текста как такового, некая "Мария Селеста", дрейфующая без экипажа и порта назначения в жестоких водах мирового литературного процесса, в которых она обречена сгинуть. Какого рода культурные механизмы действуют в таких, вернее, в таком случае? Нет ли у культуры какой-то встроенной программы, которая в отсутствие автора, но в присутствии великого бесхозного текста начинает работать как бы сама по себе, не позволяя своему детищу кануть в забвение, храня его для будущего читателя, которому все равно, каким путем доходят до него книги? Нет ли здесь ответа на радикальное сомнение Шаламова, выраженное в письме Шрейдеру: "Вам надо знать хорошо - прочувствовать всячески, а не только продумать, что стихи - это дар Дьявола, а не Бога ... Антихрист-то и обещал воздаяние на небе, творческое удовлетворение на Земле ... В стихах нет правды, нет жизненной необходимости!"?
Хотя, конечно, во многом Шаламов прав - до личных трагедий художника музам дела нет.


__________


Варлам Шаламов. «У Флора и Лавра. Избранная проза», сборник, 2013, составитель Дмитрий Нич, PDF

Дмитрий Нич, «Московский рассказ. Жизнеописание Варлама Шаламова, 1960-80-е годы», 2011, PDF

Дмитрий Нич, «Конспект послелагерной биографии Варлама Шаламова. Библиография : тамиздат 1966-1988», 2020, PDF

«Варлам Шаламов в свидетельствах современников», сборник, издание пятое, дополненное, 2014, PDF

«Варлам Шаламов в свидетельствах современников. Материалы к биографии. Дополнительный том», сборник, издание второе, дополненное, 2016, PDF

Валерий Петроченков, «Уроки Варлама Шаламова»

«Варлам Шаламов. Серая зона». Дмитрий Нич - Сергей Бондаренко, беседа на сайте «Уроки истории. XX век»

Джон Глэд, "Поэт Колымы", статья в газете The Washington Post от августа 1982 года

Европеец

__________


НАВИГАТОР ПО БЛОГУ

Андрей Дреер. "Колымские рассказы" в свете учения Мишеля Фуко о гетеротопиях

Статья опубликована в электронном сборнике "Ломоносовские чтения на Алтае: фундаментальные проблемы науки и техники : сб. науч. ст. междунар. конф., 13-16 ноября 2018 г." – Барнаул : АлтГУ, 2018. Электронная версия - на сайте библиотечной системы Алтайского государственного университета.

_________


«Колымские рассказы» Варлама Шаламова в свете учения Мишеля Фуко о гетеротопиях: к постановке проблемы

Данная статья представляет собой «прочтение» сборника рассказов В. Т. Шаламова «Колымские рассказы» через учение М. Фуко о гетеротопиях. Выявляются те основные инварианты, которые позволяют считать сборник гетеротопологией советского исправительно-трудового лагеря. Основные вопросы, решаемые в статье, - является ли топос рассказов Шаламова гетеротопией, и как создается ее образ?

В 1967 году была опубликована статья Мишеля Фуко «Другие пространства», в которой французский философ ввел понятие «гетеротопия». По Фуко, гетеротопиями являются реально существующие (в отличие от утопий) пространства, действительные топосы, имеющие социальную значимость, но при этом отличные от типичного пространства культуры, в которой существуют. Это места, в которых «все остальные реальные местоположения, какие можно найти в рамках культуры, сразу и представляются, и оспариваются, и переворачиваются» [1, с.169].
«Колымские рассказы» (1954-1962) Варлама Шаламова теснейшим образом связаны с понятием, введенным Фуко, поскольку репрезентуют одну из типично советских гетеротопий - исправительно-трудовой лагерь на крайнем севере («Севвостлаг» - место действия «Колымских рассказов»).
Если брать за основной признак гетеротопии «перевернутость» привычных социальных моделей или условий жизни, то, опираясь на рассказы Шаламова, можно заметить, что сталинские лагеря - гетеротопия вдвойне или сверхгетеротопия. Это видно, например, в парадоксальной мечте отчаявшегося «лагерника»: «Я бы хотел, конечно, повидать семью, уехать отсюда. Но еще больше мне хотелось бы попасть в камеру следственной тюрьмы - там было еще лучше и интересней, чем дома» [2, с. 111]. То есть исправительно-трудовой лагерь - это «другое пространство» даже по отношению к советской тюрьме.
( Collapse )

Вечер в Вологде, посвященный Шаламову, 1989

В заметке, напечатанной в вологодской газете "Красный Север" (№158) 11 июля 1989 года, вкратце сообщается о посвященном Шаламову вечере. В 1991 году усилиями искусствоведа Марины Вороно в Вологде будет создан Мемориальный музей Шаламова.


О творчестве земляка

Вчера в областной библиотеке имени И. В. Бабушкине прошел вечер, посвященный творчеству нашего земляка, писателя В. Т. Шаламова.
На встречу с вологжанами приехала заместитель директора по научной работе Центрального государственного архива литературы и искусства И. П. Сиротинская. С интересом слушали посетители библиотеки ее рассказ о жизни и творчестве писателя. Ирина Павловна — автор ряда публикаций о Шаламове, хранительница его творческого наследия, была лично знакома с писателем. Сотрудники библиотеки подготовили к встрече небольшую выставку, на которой были представлены произведения В. Т. Шаламова, публикации о его творчестве.

В. Никитин


Вводное слово к двум рассказам Шаламова, журнал Москва, сентябрь 1988

Вводное слово к публикации рассказов "Шерри-бренди" и "Дождь", напечатанных в сентябрьском номере журнала "Москва" 1988 года. Электронная версия (djvu) - на сайте Вся периодика мира.


Два рассказа из первого сборника «Колымских рассказов» В. Т. Шаламова объединяет сквозная тема — момент постижения истины героями, выстраданной, предельной истины собственной души.
О первом рассказе В. Т. Шаламов писал: «В «Шерри-бренди» описана та самая пересылка во Владивостоке, на которой умер Мандельштам и где автор рассказа был годом раньше».
Умирающий поэт понимает, что смыслом его жизни, самой жизнью было вдохновение, творческая радость, и ощущает свое бессмертие, а отчаявшийся доходяга всеми клетками своего истощенного мозга и тела чувствует — смысла жизни нет. Но жизнь словно опровергает его — он остается жив вопреки желанию.
Об этих же «звездных вопросах» размышляет и автор, понимающий мудрость и могущество инстинкта жизни, цену ее «маленьких удач» — доброго слова незнакомой женщины и раскуренной с товарищем папиросы — и находящий силы противостоять большим неудачам, оберегая в душе своей крохи мира, добра и красоты.


Герман Преображенский. Варлам Шаламов: опыт тела как опыт литературы

Глава из раздела "Postscript. Мы — это Мы" в книге Г. М. Преображенского "Этика разделенного опыта". - СПб.: Алетейя, 2013. См. Герман Преображенский. "Колымские рассказы". Экстатика тел.
Электронная версия книги - на сайте twirpx.


<...> Распространение этического действия в поле взаимодействия с другими позволяет мне переработать парадигму традиционного соответствия тела и души. И вот в чем здесь дело. Как выясняется, пусковым механизмом этического действия становится столкновение тел. В ходе курса вводится термин «теснота тел», как раз, чтобы обозначить этот механизм, обозначить и проговорить экстатический и опережающий характер тела мне удается в разделе, посвященном рассказам В. Шаламова. Именно тело запускает экстазис со-бытия. Далее в ситуации столкновения тел (эпизод «случай на кухне») происходит экстатический выброс, вытряхивание духа и вхождение в зависшее со-бытия разделенного. Выход из которого происходит через последовательность реплик, организующих время-сказуемое. <...>


Варлам Шаламов: Опыт тела как опыт литературы

Известен заочный конфликт двух наших знаменитых сидельцев-литераторов Шаламова и Солженицына. Шаламов поначалу хорошо отозвался на вышедший в Новом Мире «Один день Ивана Денисовича», но потом резко разлюбил прозу Солженицына, а в особенности «Архипелаг ГУЛАГ», он ему катастрофически не понравился1. Вопрос на поверхности являл собой разногласие: следует или не следует сопротивляться Системе, бороться против ее тирании и беспредела. Солженицын был на стороне такой активной борьбы, Шаламов по другую ее сторону. Второе обстоятельство, это холодный прием «Колымских рассказов» на Западе. Шаламов думал, что нужно просто рассказать правду о лагере, его примут и услышат, но он очень сильно ошибался, тяжелейший опыт лагерной жизни был слишком с перебором для левонастроенных западных интеллектуалов, да и не для левонастроенных, даже для слишком сильно негативно настроенных к СССР западных читателей опыт описанный в «Колымских» был с перебором. Это была крайность и чернуха, в которой они не видели литературы или не видели вообще смычек с тем, как с этим быть.
Шаламов очень тяжело воспринял такой прохладный прием, какой его рассказам дали на Западе. В противоположность этому, Солженицын подавал ГУЛАГ в удобоваримой упаковке, с рецептом действия и с активной жизненной позицией диссидента. Это была для Запада понятная и интересная фигура, в то же время литератор Солженицын не худший нежели Шаламов, а может быть даже и лучший. То есть с точки зрения литературной ткани разница была несущественной.
( Collapse )

Герман Преображенский. "Колымские рассказы". Экстатика тел

Лекция из курса "Основы этики", прочитанная кандидатом философских наук Германом Преображенским осенью 2009 года, присутствуют реплики из зала. В книге Г. М. Преображенский, "Этика разделенного опыта", - СПб.: Алетейя, 2013, электронная версия - на сайте twirpx.

__________


Шаламов: "Колымские рассказы". Экстатика тел

Почему не «Суррогаты»1, а «Луна»2? Потому что в «Луне» заход на проблему собственного и проблему идентификации осуществляется через общность воспоминаний, а в «Суррогатах» через метаморфозы тела. Мы же сегодня займемся чем-то совершенно другим, это некая фронтальная контрадикция развлечениям, а именно, — это проза Варлама Тихоновича Шаламова, его «Колымские рассказы». Один из этих рассказов называется «Плотники».
Кто-то из вас знаком с таким понятием — ГУЛАГ?
Игорь: — Главное управление лагерями? Увеселительный лагерь. Для взрослых.
Скорее, для мертвых.
Игорь в прошлый раз нечто ценное заметил по поводу опережения. И действительно, структура взаимодействия при изобретении универсального в со-бытии, строится, это можно конечно назвать опережением, но если придумать более точное слово, то этот механизм, противоположный апроприации, можно его назвать — экспроприация — выделение своего и вынесение его во вне на суд другого. Но это вовсе не карающий суд правосудия, иначе мы попадаем опять в пространство вины, виновности и чуждости, — скорее здесь это дарование другому своего собственного, с тем, чтобы через другого узнать, кто есть Я. Что есть то Я, что мы сами не знаем и не можем узнать. Мы уже говорили о том, что в нас нет ничего такого, что обнаруживало постоянство некоего корпускулярного ядра, собственное набирается, и эта медитация о собственном должна вас сопровождать хотя бы дважды в сутки. Как у Марка Аврелия или Сенеки: утреннее памятование о делах и вечернее припоминание. Анахоресис и диакрисис. Вы утром думаете о собственном, почему его нет и как оно дессиминирутся, а вечером о событии: каким образом оно достигается внутри неограниченного своей корпускулярностью Я; внутри потока со-бытия. Тогда возможно нам удастся проговорить эту тонкую тему. Мы сможем уйти в этом вопросе от банальностей. Почему эта тема события такая скользкая, такая трудная. Потому что здесь много всего сказано. В 20 веке это наряду с проблемой языка, визуальности, гендера или масс медиа — одна из самых избитых и проходных тем. Тут вряд ли что-то не сказано. А нам удалось выйти на нашем семинаре в пространство, где почти ничего не сказано, и попытаться сделать пару шагов по этой ничейной земле. Может быть, нам удастся сделать завершающие ходы до конца семестра. Итак. Собственно о сегодняшнем мероприятии. Несмотря на то, что ГУЛАГ это такая печальная история, вы на этом именно и не сосредоточились, как я погляжу. Здесь все довольно-таки серьезно, это такая вовсе не модная тема. Вы её вообще откуда знаете?
( Collapse )

Михаил Малышев. "Десятый круг ада"

Статья опубликована в посвященном гуманитарным исследованиям электронном журнале "Софияполис", №1, 2021. С сайта журнала.

__________


Десятый круг ада

Варлам Тихонович Шаламов (1907-1982) занимает особое место в мартирологе русской культуры не потому, что провел двадцать лет в концлагере и в полной мере сумел выразить в своей скупой и лаконичной прозе ужасную правду об адском эксперименте сталинского тоталитаризма, но также и потому, что обнаружил антропологическую границу, отделяющую человека от недочеловека. Рассказы Шаламова - это своеобразная пытка читательского сознания, водимого писателем по кругам колымского ада; но в отличие от дантовского ада - чисто ментальной конструкции, сотворенной поэтической фантазией итальянского автора, - в них почти нет метафор, аллегорий или ссылок на потаенный эзотерический смысл. Проза Шаламова - это род мемуаров, воспроизводящих с дотошной скрупулезностью протокола голые факты и только. Но эти последние настолько жестоки и бесчеловечны, что в сознании читателя невольно возникает сомнение в их достоверности. Русский писатель не пытается ни преуменьшить неумолимую жестокость правды, ни сгладить суровую беспощадность той эпохи, которую уготовила ему судьба. Он принадлежит к тому редкому художественному типу, который не признает принципа имманентной недостаточности реальности и не ставит своей целью как-то дополнить или приукрасить ее в своем воображении. Для него реальность - это высшая инстанция художественного суждения, не позволяющая держаться вдали от нее или смягчить суровую правду ее приговора.
Как никто другой современный художник, Шаламов "жестокий" писатель, но он жесток потому, что сама жизнь в концлагере - предмет его повествования - это обнаруженная кровоточащая плоть, лишенная каких- либо украшений, свойственных человеческому существованию в более или менее естественных и нормальных условиях. Сам художественный язык писателя - простой, сухой, без всякого намека на изыск - соответствует тем ощущениям, которые он испытал во время своих скитаний по кругам колымского ада. Двадцать лет спустя после своего возвращения с Колымы Шаламов сетовал на то, что богатство языка может обернуться невольным искажением инстинктивно-примитивного жизнечувствия, которое было навязано ему жестокой эпохой. "Ни разу я в эти годы не восхитился пейзажем ..., ни разу я не нашел в себе силы для энергичного возмущения. Я думал обо всем покорно и тупо. Эта нравственная и духовная тупость имела одну хорошую сторону - я не боялся смерти и спокойно думал о ней. Больше, чем мысль о смерти, меня занимала мысль об обеде, о холоде, о тяжести работы ... Как вернуть себя в это состояние и каким языком об этом рассказать?" (3, 38-39).
( Collapse )

Вечер памяти Нины Савоевой

Оказывается, в прошлом месяце магаданское землячество в Москве отметила 105-летие со дня рождения Нины Савоевой. Шаламов ее прославил - и заслуженно. Ниже заметка из газеты "Магаданская правда" от 3 сентября сего года.


В Москве прошел вечер памяти Нины Савоевой

Его организовал актив магаданского землячества «Северное притяжение».

Встреча была посвящена 105-летию со дня рождения легендарного доктора Колымы, за бескорыстное служение людям в 1940 - 1970 годах Нину Владимировну называли колымской мамой.

Ее друзей из числа бывших магаданцев любезно пригласила в московскую квартиру Татьяна Симонова - единственная дочь Нины Савоевой и писателя Бориса Лесняка, известной супружеской пары, чьи судьбы соединились на Колыме в годы массовых репрессий в лагере в Беличьей, в Ягоднинском районе.
О перипетиях жизни участникам встречи рассказала Светлана Будникова, многие годы проработавшая в областном краеведческом музее. Уехав из Магадана, она ведет исследовательскую работу, встречаясь с земляками, продолжая изучать историю Колымы. Светлана Будникова лично знала Нину Савоеву, поэтому ее воспоминания были полны впечатлений и эмоций.
Из ее рассказа собравшиеся узнали, что Нина Савоева приехала на Колыму по доброй воле, блестяще окончив в военном 1942 году Первый Московский медицинский институт, проявив в период учебы выдающиеся организаторские способности и стойкость духа в борьбе с эпидемиями. Борис Лесняк стал ей опорой, помогая в качестве фельдшера. На Колыму он прибыл этапом в июле 1938-го в трюме парохода «Джурма». В разгар промывочного сезона был доставлен на прииск «Верхний Ат-Урях».
( Collapse )

Леона Токер. Страх и толпа: пересмотр некоторых мотивов лагерной литературы

Статья напечатана в сборнике "Семиотика страха", - М.: Русский институт; изд-во Европа, 2005. Электронная версия - на сайте twirpx.

_________


Страх и толпа: пересмотр некоторых мотивов лагерной литературы

К началу третьего тысячелетия основные сведения о сущности и размахе советских концлагерей настолько хорошо известны, что общедоступность этого материала позволяет и требует его переосмысления в теоретическом плане: позволяет потому, что естественная первичная реакция уже пережита и зафиксирована, а требует, среди прочего, потому, что нужны новые стимулы для обсуждения столь недавнего лагерного прошлого России. Как известно, после бурного прорыва лагерной литературы в конце восьмидесятых годов в начале девяностых наступило частичное пресыщение, и тема лагерей вновь отступила весьма далеко на задний план.
Советские лагеря - предмет эмпирически неистощимый, и разговор о них обязан продолжаться, хотя бы ввиду рецидивности исторического развития. Однако, во избежание эффекта избитости, необходимы поиски новых путей для трактовки лагерной литературы. Здесь я попытаюсь пересмотреть некоторые мотивы «Архипелага Гулага» Александра Солженицына и рассказов Варлама Шаламова в свете теории поведения толпы, разработанной в книге Элиаса Канетти «Толпа и власть».
Основное наблюдение, на котором зиждется сложная теоретическая постройка этой книги, заключается в том, что лишь в толпе, являясь ее частью, человек освобождается от страха чужого прикосновения. Боязнь нежелательного, навязчивого, назойливого, насильственного телесного контакта - одна из наиболее мучительных форм страха. В первой главе «Архипелага» Солженицын передает ужас ареста именно с помощью образов цепкой многорукой хватки:
«Четыре белых мужских руки, не привыкших к труду, но схватчивых, уцепляют нас за ногу, за руку, за воротник, за шапку, за ухо - вволакивают как куль, а калитку за нами, калитку в нашу прошлую жизнь, захлопывают навсегда».
( Collapse )

Номера журнала "Посев" с материалами о Варламе Шаламове, 1972, 1982

Номера русского эмигрантского журнала "Посев" (Франкфурт-на-Майне) за семидесятые-восьмидесятые годы найти в Сети очень трудно, поэтому для тех, кому интересно, даю ссылки на электронные версии номеров журнала за 1972 и 1982 гг. с важными материалами о Варламе Шаламове.

Посев, №4, 1972 - блок материалов "Дело Шаламова" (по поводу "Письма в ЛГ")

Посев, №3, 1982 - Ирина Каневская, "Памяти автора "Колымских рассказов"